Яков смело пошел на них: ему показалось, что он слышит речь Мальвы. Но, подойдя к бочкам и взглянув за них, он отступил назад и, насупившись, стал.
За бочками, в тени их, лежал вверх грудью, закинув руки под голову, рыжий Сережка. По одну сторону его сидел отец, а по другую — Мальва.
Яков подумал про отца:
«Зачем он тут? Неужто перевелся на промысел со своей спокойной должности для того, чтобы к Мальве ближе быть, а его к ней не подпускать? Ах, черт! Кабы мать все эти его поступки знала!.. Идти к ним или не надо?»
— Так!.. — сказал Сережка. — Стало быть — прощай? Ну, что же! Иди, ковыряй землю…
Яков радостно моргнул.
— Иду… — сказал отец.
Тогда Яков смело шагнул вперед и поздоровался:
— Честной компании!
Отец мельком взглянул на него и отвернулся в сторону, Мальва и бровью не моргнула, а Сережка дрыгнул ногой и сказал густым голосом:
— Вот воротился из дальних стран возлюбленный сын ваш Яшка! — и своим обыкновенным тоном добавил: — Драть с него шкуру на барабан, как овчину с барашка…
Мальва тихо засмеялась.
— Жарко! — сказал Яков, садясь.
Василий снова взглянул на него.
— А я тебя, Яков, жду, — заговорил он.
Голос его показался Якову более тихим, чем всегда, и лицо было тоже точно новое.
— Я за харчами… — сообщил он и попросил у Сережки табаку на папироску.
— Нет от меня табаку тебе, дураку, — сказал Сережка, не двигаясь.
— Ухожу я домой, Яков, — внушительно произнес Василий, ковыряя песок пальцем руки.
— Что — так? — невинно посмотрел на него сын.
— Ну, а ты… останешься?
— Да, я останусь… Что нам двоим дома делать?
— Ну… я ничего не скажу. Как хочешь… не маленький! Только ты того… помни, что я недолго протяну. Жить-то, может, и буду, а работать не знаю уж как… Отвык я, чай, от земли… Так ты помни, мать у тебя там есть.
Ему, должно быть, трудно было говорить: слова как-то вязли у него в зубах. Он гладил бороду, и рука его дрожала.
Мальва пристально смотрела на него. Сережка прищурил один глаз, а другой сделал круглым и уставил его в лицо Якова. Яков был полон радости и, боясь выдать ее, молчал, глядя на свои ноги.
— Не забудь же про мать-то… Смотри, один ты у нее, — говорил Василий.
— Чего там? — сказал Яков, поежившись. — Я знаю.
— Ладно, коли знаешь!.. — недоверчиво взглянув на него, сказал отец. — Я говорю только — не забудь, мол.
Василий глубоко вздохнул. Несколько минут все четверо молчали. Потом Мальва сказала:
— Скоро зазвонят на работу…
— Ну, я пойду!.. — поднимаясь на ноги, объявил Василий. И все остальные встали за ним.
— Прощай, Сергей… Случится тебе быть на Волге — может, заглянешь?.. Симбирского уезда, деревня Мазло, Николо-Лыковской волости…
— Ладно, — сказал Сережка, тряхнул ему руку и, не выпуская ее из своей жилистой лапы, поросшей рыжей шерстью, взглянул с улыбкой в его грустное и серьезное лицо.
— Лыково-Никольское — большое село… Далеко его знают, а мы от него — четыре версты, — объяснял Василий.
— Ну, ну… Я забреду, — коли случай будет…
— Прощай!
— Прощай, милый человек!
— Прощай, Мальва! — глухо сказал Василий, не глядя на нее.
Она не торопясь вытерла себе губы рукавом и, закинув ему свои белые руки на плечи, трижды молча и серьезно поцеловала его в щеки и губы.
Он смутился и что-то невнятно промычал. Яков наклонил голову, скрывая усмешку, а Сережка легонько зевнул, глядя в небо.
— Жарко тебе будет идти, — сказал он.
— Ничего… Ну, прощай, Яков!
— Прощай!
Они стояли друг против друга, не зная, что делать. Печальное слово «прощай», так часто и однообразно звучавшее в воздухе в эти секунды, пробудило в душе Якова теплое чувство к отцу, но он не знал, как выразить его: обнять отца, как это сделала Мальва, или пожать ему руку, как Сережка? А Василию была обидна нерешительность, выражавшаяся в позе и на лице сына, и еще он чувствовал что-то близкое к стыду пред Яковом. Это чувство вызывалось в нем воспоминаниями о сцене на косе и поцелуями Мальвы.
— Так про мать-то помни! — сказал, наконец, Василий.
— Да ладно уж! — тепло улыбнувшись, воскликнул Яков. — Ты не беспокой себя… а я уж!..
И он тряхнул головой.
— Ну… и всё! Живите тут, дай вам господь… не поминайте лихом… Так котелок-то, Серега, в песке я зарыл, под кормой, у зеленой лодки.
— А на что ему котелок? — быстро спросил Яков.
— Он на мое место определен… Туда, на косу! — объяснил Василий.
Яков посмотрел на Сережку, взглянул на Мальву и опустил голову, скрывая радостный блеск в своих глазах.
— Прощайте ж, братцы… иду я!
Василий поклонился им и пошел. Мальва двинулась за ним.
— Я провожу тебя немножко…
Сережка лег на песок и схватил за ногу Якова, тоже было шагнувшего за Мальвой.
— Тпру! Куда?
— Погоди! Пусти… — рванулся было Яков.
Но Сережка схватил его за другую ногу.
— Посиди со-мной…
— Да ну-у! Чего дуришь?
— Я не дурю… А ты сядь!
Яков сел, стиснув зубы.
— Чего тебе надо?
— Погоди! Ты помолчи, а я подумаю, потом и скажу…
Он грозно окинул парня своими нахальными глазами, и Яков покорился ему…
Мальва и Василий несколько времени шли молча. Она заглядывала сбоку в лицо ему, а глаза ее странно блестели. А Василий угрюмо нахмурился и молчал. Ноги их вязли в песке, и шли они медленно.
— Вася!
— Что?
Он взглянул на нее и тотчас отвернулся.
— А ведь это я нарочно поссорила тебя с Яшкой-то… Можно бы и так жить вам здесь, не ссорясь, — говорила она спокойно и ровно.